Неточные совпадения
Рабочие — их было человек 20 — и старики и совсем молодые, все с измученными загорелыми сухими лицами, тотчас же, цепляя мешками за лавки, стены и двери, очевидно чувствуя себя вполне виноватыми, пошли дальше через
вагон, очевидно, готовые итти до
конца света и сесть куда бы ни велели, хоть на гвозди.
Мы имели отдельный
вагон, прицепленный к
концу поезда. Нас никто не стеснял, и мы расположились как дома. День мы провели в дружеской беседе, рассматривали карты и строили планы на будущее.
И вот, наскучив быть столько времени под гнетом одного и того же вопроса, я сел в одно прекрасное утро в
вагон и помчался в Т***, никак не предполагая, что «
конец» есть нечто сложное, требующее осмотров, покупщиков, разговоров, запрашиваний, хлопаний по рукам и т. п.
Но я, признаюсь, был обрадован, потому что с этими земцами, как ни будь осторожен и консервативен, наверное, в
конце концов в чем-нибудь да проштрафишься. Сверх того, мы подъезжали к Кёльну, и в голове моей созрел предательский проект: при перемене
вагонов засесть на несколько станций в третий класс, чтоб избежать дальнейших собеседований по делам внутренней политики.
Через час листы уже летели в толпу мальчишек, которые тотчас же ринулись во все стороны. Они шныряли под ногами лошадей, вскакивали на ходу в
вагоны электрической дороги, через полчаса были уже на
конце подземной дороги и в предместьях Бруклина, — и всюду раздавались их звонкие крики...
Матвей проснулся, раскрыл глаза, понял и вздрогнул всем телом. Дэбльтоун! Он слышал это слово каждый раз, как новый кондуктор брал билет из-за его шляпы, и каждый раз это слово будило в нем неприятное ощущение. Дэбльтоун, поезд замедлил ход, берут билет, значит,
конец пути, значит, придется выйти из
вагона… А что же дальше, что его ждет в этом Дэбльтоуне, куда ему взяли билет, потому что до этого места хватило денег…
Третий — влек этот груз на другой
конец сарая, где четвертый, снабженный вместо крючка щипцами, снимал «штуки» с
вагона и опускал их в раскрытые люки газовых печей, устроенных под полом.
На самом
конце его был прицеплен длинный, блестящий свежей синей краской служебный
вагон, к которому устремились все встречающие.
В это время подошел пассажирский поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом
конце платформы и пошли куда-то в темноту вдоль полотна. Поезд двинулся далее. Свет из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в окнах, проносились и исчезали. Из
вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Вдруг какая-то сила толкнула его в грудь, в бок, еще сильнее сдавило ему дыхание, он провалился в дыру, и там, в
конце дыры, засветилось что-то. С ним сделалось то, что бывало с ним в
вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь вперед, а едешь назад, и вдруг узнаешь настоящее направление.
Старшая девочка кричала и плакала. Все проезжающие смотрели из окон
вагонов, а кондуктор побежал на
конец поезда, чтобы видеть, что сделалось с девочкой.
Из круга, небрежно раздвигая толпу, выходят двое: девушка в белом и высокий юноша, почти такой же высокий, как Юрасов. Вдоль полусонных
вагонов, в
конец дощатой платформы, где сторожко насупился мрак, идут они красивые и как будто несут с собою частицу света: Юрасову положительно кажется, что девушка светится, — так бело ее платье, так черны брови на ее белом лице. С уверенностью человека, который хорошо танцует, Юрасов нагоняет идущих и спрашивает...
Юрасов осторожно выглянул: господин, все еще со шляпой в руках, стоял в
конце платформы и внимательно осматривал пробегающие
вагоны, точно отсчитывая их; и в его толстых ногах, расставленных неловко, как попало, чувствовалась все та же растерянность и удивление.
Как там ни упаковывай, как ни увязывай, а в
конце концов наверное что-нибудь расколотишь и рассыплешь, а на вокзале и в
вагоне будешь стоять, растопыривши обе руки, раскорячившись и поддерживая подбородком какой-нибудь узел, весь в кульках, в картонках и в прочей дряни.
Посадкою в
вагоны здесь заведовало военное начальство. Наша депутация со списком отправилась к коменданту. Он жил тут же у платформы, в
вагоне второго класса. Депутацию принял маленький, худенький офицер с серебряными штабс-капитанскими погонами, с маленькою головкою и взлохмаченными усиками. Депутация вручила ему список. С безмерным, величественным негодованием офицер отодвинул от себя список
концами пальцев.
Софья Петровна обратилась пылающим лицом к насыпи. Сначала медленно прополз локомотив, за ним показались
вагоны. Это был не дачный поезд, как думала Лубянцева, а товарный. Длинной вереницей один за другим, как дни человеческой жизни, потянулись по белому фону церкви
вагоны, и, казалось,
конца им не было!
Как там ни ломай голову, как ни хитри, а в
конце концов все-таки что-нибудь расколотишь и рассыплешь, а на вокзале и в
вагоне будешь стоять, растопыривши руки, раскорячившись и поддерживая подбородком какой-нибудь узел, весь в кульках, в картонках и в прочей дряни.
Тут прошла его бурная юность! Тут жил предмет его первой настоящей любви — «божественная Маргарита Гранпа» — при воспоминании о которой до сих пор сжимается его сердце. Тут появилась в нем, как недуг разбитого сердца, жажда свободной любви, жажда искренней женской ласки, в погоне за которыми он изъездил Европу, наделал массу безумств, приведших его в
конце концов в этот же самый Петербург, но… в арестантском
вагоне. Дрожь пробежала по его телу, глаза наполнились невольными слезами.